Эми Тан Сто тайных чувств Эми Тан Сто тайных чувств Девушка с глазами Йинь 1
Скачать 4.71 Mb.
|
| 13. Желание Юной Девушки Мое первое утро в Китае. Я просыпаюсь в темной комнате отеля в Гуйлине и вижу чью то тень, нависшую над постелью и глядящую на меня в упор сосредоточенным взглядом наемного убийцы. Прежде чем я успеваю закричать, слышу, как Кван говорит по китайски: «Спишь на боку – вот почему у тебя такая плохая осанка. Отныне будешь спать только на спине. И делать зарядку». Она включает свет и показывает мне, как это надо делать – кладет руки на бедра и вращает талией. Она похожа на училку физкультуры середины шестидесятых. Мне интересно, сколько времени она проторчала у моей постели, ожидая, пока я проснусь, чтобы поделиться очередным добрым советом. Ее постель уже застелена. Я смотрю на часы: – Кван, еще только пять утра! – Мы в Китае. Здесь в это время все уже встают. Только ты спишь. – Уже нет. Не прошло и восьми часов, как мы приехали в Китай, а она уже пытается во всем меня контролировать. Это ее земля, и мы должны следовать ее правилам, говорить на ее языке. Она наконец очутилась в своем китайском раю. Кван со смехом стаскивает с меня одеяло. – Либби я, торопись, пора вставать. Я хочу скорее увидеть мою деревню и всех удивить. Хочу посмотреть, как Большая Ма удивленно откроет рот и скажет: «Эй, а я то думала, что прогнала тебя. Зачем ты вернулась?» Кван распахивает окно. Мы остановились в «Шератоне», который выходит на реку Ли. На дворе еще темно. До меня доносятся странные звуки – тррн! тррн! – словно в зале игровых автоматов. Я подхожу к окну и выглядываю на улицу. Разносчики на трехколесных велосипедах развозят корзины, груженные зерном, дынями и турнепсом, и звонят в звонки, приветствуя друг друга. Бульвар наводнен велосипедами, машинами, рабочими, школьниками. Все щебечут, сигналят, кричат и смеются, будто уже разгар дня. С перекладины велосипеда свисают четыре гигантские свиные головы, связанные за ноздри. Их белые рыла зловеще ухмыляются. – Гляди, – Кван показывает на ряд открытых прилавков внизу, освещенных тусклыми электрическими лампочками, – мы можем купить там завтрак, дешево и вкусно. Лучше, чем платить девять долларов с носа за гостиничную еду. Главное, за что? Пончик, апельсиновый сок, бекон – кому это нужно? Я вспоминаю о предостережении в моем путеводителе держаться подальше от еды с уличных лотков. – Девять баксов – не так уж и дорого, – говорю я. – Эй! Ты не должна больше так думать. Теперь ты в Китае. Девять долларов здесь – большие деньги, недельная зарплата. – Да, но дешевой едой можно запросто отравиться. Кван протягивает руку в сторону улицы: – Гляди. Все эти люди там, внизу – они, что, отравились? Если хочешь снимать настоящую китайскую еду, ты непременно должна ее попробовать. Ароматы пропитывают твой язык, проникают в твой желудок. Желудок там, где твои настоящие чувства. И когда ты будешь снимать, эти настоящие чувства покинут желудок и насытят твои фотографии, и тогда все смогут почувствовать вкус еды, глядя на них. Она права. Кто я такая, в конце концов, чтобы бояться привезти домой парочку несчастных паразитов? Я натягиваю теплый свитер и, выйдя в коридор, стучу в дверь Саймона. Он сразу открывает, уже одетый. «Не мог спать», – вздыхает он. Через пять минут мы уже на улице. Проходим мимо дюжин открытых прилавков, одни из которых оснащены примусами, другие – подобиями жаровен гриль. Каждый прилавок окружен покупателями, поедающими лапшу и блинчики. От волнения и усталости у меня по коже бегут мурашки. Кван останавливается около лоточника, который печет блины, шлепая жидкое тесто на дно сковороды, похожей на раскаленный барабан, облитый маслом. – Дай мне три, – говорит она по китайски. Лоточник снимает блины со сковороды своими копчеными пальцами, и мы с Саймоном подвываем, подбрасывая горячие блины, словно пара цирковых жонглеров. – Сколько? – спрашивает Кван, открывая кошелек. – Шесть юаней, – отвечает продавец. Я подсчитываю сумму – получается чуть больше доллара, даром! По мнению Кван, цена просто грабительская. – Эй, – она указывает на другого покупателя, – а вот он заплатил только пятьдесят фен за блин. – Он то здешний, а вы трое – туристы. – Что ты несешь? Я тоже здешняя. – Ты? – лоточник недоверчиво хмыкает. – Ну и откуда же? – Из Чангмианя. Он удивленно поднимает брови: – Правда, что ли? Кого же ты знаешь в Чангмиане? Кван скороговоркой выпаливает несколько имен. Лоточник хлопает себя по ноге: – Ву Зе мин?! Ты знаешь Ву Зе мина? – Ага. В детстве наши дома стояли друг напротив друга. Как он? Я тридцать лет ничего о нем не слышала. – Его дочь вышла замуж за моего сына. – Да брось ты! Лоточник смеется: – Чистая правда. Вот уже два года назад. Моя жена и мать были против этого брака – только потому, что девчонка из Чангмианя. Все их бабьи предрассудки. Верят, что Чангмиань проклят. Я то нет, я не суеверный с некоторых пор. А теперь вот у них ребенок родился прошлой весной, девчонка, но мне и то хорошо. – Не могу поверить, что Ву Зе мин уже дед. Как он поживает? – Жену потерял, уже лет двадцать прошло. Их тогда отправили на принудительные работы за контрреволюционное мышление. Ему руки изуродовали, зато хоть не свели с ума. Потом он женился на другой женщине, Йань Лин фан. – Поверить не могу! Это младшая сестра одного моего одноклассника. Просто не верится! Для меня она по прежнему маленькая девчоночка, неженка. – Больше уж не неженка. У нее теперь кожа джиаобань, грубая, как свиная шкура. Ей досталось, знаешь ли. Кван продолжает болтать с лоточником, а мы с Саймоном уплетаем дымящиеся на утреннем холодке блины, по вкусу – нечто среднее между итальянской фокаччей и омлетом из зеленого лука. К концу завтрака Кван и лоточник ведут себя словно старые добрые друзья: она обещает передать привет всем родственникам и друзьям, он учит ее, как нанять шофера по сходной цене. – Ну ладно, братец, – говорит Кван, – сколько я тебе должна? – Шесть юаней. – Эй! Все еще шесть юаней?! Это слишком дорого! Я дам тебе два, не больше. – Ладно, дай три. Кван недовольно фыркает, расплачивается, и мы уходим. Миновав полквартала, я шепчу на ухо Саймону: «Тот человек сказал, что Чангмиань проклят». Кван слышит меня: «Шш! Это просто древняя легенда. Только глупцы все еще думают, что Чангмиань – проклятое место». Я перевожу ее слова Саймону, а затем спрашиваю: – Что значит «проклятое»? – Тебе это лучше не знать. Я хочу настоять, чтобы она продолжила рассказ, но Саймон привлекает мое внимание к небольшому открытому рынку, переполненному плетеными корзинами с толстокорыми помело, сушеными бобами, листьями кассии, перцем чили. Прекрасная возможность сделать первые фотографии! Я достаю камеру и начинаю снимать, Саймон что то строчит в своем блокноте. – «…Едкий дымок готовящегося завтрака смешивался с утренним туманом», – вслух читает он, – эй, Оливия, можешь заснять с этой точки? Черепашек возьми, черепашки будут выглядеть потрясающе. Я делаю глубокий вдох, сознавая, что дышу одним воздухом со своими предками, кем бы они там ни были. Вчера мы приехали очень поздно, и мне не удалось рассмотреть ландшафт Гуйлиня, его легендарные карстовые горные вершины, магические известковые пещеры, словом, все достопримечательности, обозначенные в путеводителе и позволяющие считать Гуйлинь «самым красивым местом на земле». Сделав скидку на преувеличение, я приготовилась к съемке более прозаических и одноцветных аспектов коммунистической жизни. Куда бы мы ни пошли, улицы были наводнены толпами местных жителей в ярких одеждах и тучных европейских туристов в спортивных костюмах. Такие толпы можно увидеть в Сан Франциско после завоевания сорок девятого Суперкубка. Вокруг нас бурлит свободный рынок. Вот они, представители рыночной экономики: менялы, разносчики счастливых лотерейных билетов, биржевых купонов, продавцы маек, наручных часов, кошельков с поддельными лейблами. И непременный набор сувениров для туристов – пуговицы с изображением Мао, Восемнадцать Лоян, вырезанные на грецком орехе, пластмассовые фигурки Будды в истощенно тибетском и упитанном вариантах. Такое впечатление, что Китай распродает свою культуру и традиции в обмен на самые дешевые атрибуты капитализма: массовое надувательство, одноразовые мелочи и маниакальное желание скупать всякую ерунду, которая по большому счету никому даром не нужна. Саймон подкатывается ко мне: – Все это удручает и завораживает в одно и то же время. И все же мне здесь нравится. Интересно, нравится ли ему быть здесь со мной? Глядя в небо, мы видим возвышающиеся над облаками горы, похожие на челюсти доисторической акулы – заезженные картинки календарей с видами Китая и рисунков на пергаменте. Но у подножия этих древних образований теснятся унылые многоэтажки с оштукатуренными фасадами, пестрящими ярко красными и позолоченными буквами вывесок. Между ними проглядывают более низкие здания ранней постройки, окрашенные в салатовый пролетарский цвет. Там и сям видны развалюхи, чудом сохранившиеся с предвоенных лет и стихийно возникшие мусорные кучи. В целом Гуйлинь производит гнетущее впечатление красивого лица, обезображенного кричащей губной помадой, недостающими зубами и поздней стадией пародонтоза. – Господи помилуй, – восклицает Саймон, – если считать Гуйлинь самым красивым городом в Китае, мне не терпится увидеть эту проклятую деревню Чангмиань. Мы догоняем Кван. «Все так изменилось, все теперь по другому». В ее голосе слышна ностальгия. Ей, должно быть, тяжело видеть, как ужасно изменился Гуйлинь за эти тридцать лет. Но потом она восхищенно добавляет: «Такой прогресс, все стало гораздо лучше». Еще один другой квартал, и мы оказываемся в части города, приветствующей нас пронзительными криками – птичий рынок, еще одна возможность сделать несколько снимков. С ветвей деревьев свисают сотни декоративных клеток с певчими птицами и экзотическими – с царственным оперением, гребешками как у панков и веерообразными хвостами. На земле стоят клетки с крупными птицами, орлами или ястребами – величественными, с опасными когтями и клювами. Продается также обыкновенная домашняя птица – куры и утки, предназначенные для супа. Мне кажется, что их фотография на фоне красивых и более удачливых собратьев станет очень подходящей иллюстрацией для нашей статьи. Я успеваю отщелкать только половину второй пленки на птичьем рынке, как вдруг слышу, как какой то человек шипит в мою сторону. «Ссссссс!» Он строго манит меня к себе. Кто он такой, из секретной службы? Может, здесь нельзя снимать? Если он пригрозит отобрать у меня камеру, сколько ему нужно дать в качестве взятки? Человек торжественно достает из под стола клетку. «Тебе понравится», – говорит он по английски. На меня глядит белоснежная сова с шоколадными подпалинами. Она похожа на толстую сиамскую кошку с крыльями. Сова мигает своими золотистыми глазами, и мое сердце тает. – Эй, Саймон, Кван, пойдите сюда. Посмотрите на это. – Сто долларов, американских, – говорит человек, – это очень дешево. Саймон качает головой и отвечает ему на диковатой смеси ломаного английского и языка жестов: – Взять птица на самолет невозможно. На таможне скажут «стоп», нельзя, надо заплатить большой штраф… – Сколько? – коротко осведомляется человек. – Назови цену. Я дать тебе утреннюю цену, лучшую цену. – Нет смысла торговаться, – говорит ему Кван по китайски, – мы туристы, мы не можем вернуться в Штаты с птицей, цена не имеет значения. – Ааа! Кто говорит о том, чтобы везти ее домой? – тараторит он по китайски. – Купите ее, отнесите в ресторан напротив, вон там. За небольшую плату они вам приготовят ее сегодня на ужин. – Боже мой! – я поворачиваюсь к Саймону. – Он продает ее для еды! – Это отвратительно. Скажи ему, что он чертов извращенец. – Сам скажи! – Я не говорю по китайски. Человек, должно быть, думает, что я уламываю своего мужа купить мне эту птичку на ужин. Он намекает мне, что я попала на последний день распродажи. «Тебе повезло, что она еще у меня. Это „кэт игл“, очень очень редкая. Три недели ее ловил». – Просто невероятно, – говорю я Саймону, – меня сейчас вырвет. А потом я слышу голос Кван: «Кэт игл – не такая уж редкая, просто тяжело поймать. К тому же я слышала, что на вкус – ничего особенного». – Если честно, она не такая пикантная, как… как, скажем, ящерица, – признается человек, – но ты ешь кэт игл для того, чтобы стать сильной и честолюбивой, а не для того, чтобы рассуждать о вкусе. Ее мясо улучшает зрение. Один из моих покупателей был практически слеп. Поев мяса кэт игл, он смог увидеть свою жену – в первый раз за двадцать лет. Он вернулся и выбранил меня: «Черт! Она такая уродина, что и обезьяна умрет со страха. На кой дьявол ты дал мне мясо этой птицы!» Кван громко хохочет. – Да да, я слышала такое об этих птицах. Хорошая сказка. – Она достает кошелек и протягивает ему сто юаней. – Кван, что ты делаешь?! – я чуть не плачу. – Мы ведь не собираемся есть эту сову! Человек отмахивается от предложенных ста юаней. – Только американские деньги, – твердо говорит он. – Сто американских долларов. Кван достает десять долларов. – Кван!!! – ужасаюсь я. Продавец качает головой, отказываясь от десятки. Кван пожимает плечами и делает вид, что уходит. Человек кричит ей вдогонку, что согласен на пятьдесят. Она возвращается и протягивает ему пятнадцать долларов со словами: «Это мое последнее предложение». – Это какое то безумие! – бормочет Саймон. Продавец вздыхает, затем отдает нам клетку с печальной совой. – Стыд и позор, – жалуется он, – такие гроши за такую работу! Поглядите на мои руки – три недели я лазил по деревьям и срезал кусты, чтобы поймать эту птицу. На обратном пути я хватаю Кван за свободную руку и выпаливаю: – Я ни за что не позволю тебе съесть эту сову! Мне плевать, что мы в Китае! – Шш! Шш! Ты ее испугаешь! – Кван отстраняется от меня вместе с клеткой. Она одаряет меня сводящей с ума улыбочкой, подходит к бетонному парапету, протянувшемуся вдоль реки, и ставит клетку на край. Она начинает сюсюкать с совой: «Ай, ты, дружочек, хочешь полететь в Чангмиань? Хочешь взобраться со мной на вершину горы, чтобы моя сестренка увидела, как ты улетаешь прочь?» – Сова вращает головой и мигает. Я готова разреветься от радости и стыда. Почему я всегда так плохо думаю о Кван? Я сбивчиво рассказываю Саймону о своей ошибке и о благородстве Кван. Она великодушно отметает мои сбивчивые извинения. – Я хочу вернуться на птичий рынок, – говорит Саймон, – сделать кое какие записи о наиболее экзотических, которых здесь употребляют в пищу. Ты со мной? Я качаю головой, не в силах оторвать восхищенного взгляда от спасенной совы. – Я отойду минут на десять пятнадцать. Он не спеша уплывает, и я невольно замечаю, какая у него самоуверенная, «американская» походка: особенно это бросается в глаза здесь, на чужой земле. Он шагает в своем ритме, отделяясь от толпы. – Видишь? – раздается голос Кван, – вон там… – Она указывает на отдаленную конусообразную вершину. – Прямо за моей деревней стоит такая гора, даже выше, чем эта. Мы называем ее Желание Юной Девушки. Однажды девушка рабыня взбежала на ее вершину, а потом вспорхнула оттуда вместе со своим возлюбленным фениксом. Позже она тоже обратилась в феникса, и вместе они стали жить в вековом лесу из белых сосен. Кван косится на меня. – Это сказка. Меня забавляет то, что она пытается мне это объяснить. – И все таки все девушки в нашей деревне верили в эту сказку, – продолжает Кван. – Не потому, что все они были дурочки, но потому, что они хотели надеяться на лучшую жизнь. Мы верили, что если мы вскарабкаемся на вершину и загадаем желание, оно непременно сбудется. Мы выводили птенцов и сажали их в клетки, которые плели своими собственными руками. Когда птенцы уже умели летать, мы взбирались на вершину Желания Юной Девушки и выпускали их на волю. Птицы улетали туда, где живут фениксы, чтобы поведать им о наших желаниях. Большая Ма сказала мне, что гору назвали Желание Юной Девушки, потому что однажды безумная девчонка взобралась на ее вершину. Но когда она попыталась вспорхнуть, то упала к самому подножию и так сильно ушиблась, что превратилась в валун. Вот почему у подножия этой горы так много валунов, пояснила Большая Ма. Это все безумные девчонки, которые последовали ее примеру, потакая глупым мечтам. Мне смешно. Кван бросает в мою сторону яростный взгляд, словно Большая Ма – это я. – Ты не можешь запретить им мечтать. Никогда! Мы все мечтаем. Мы мечтаем, чтобы дать себе надежду. Запретить себе мечтать – ну… Это все равно что признать, что ты никогда не сможешь изменить свою жизнь. Правда? – Наверное. – Тогда угадай, что задумала я. – Не знаю. Что? – Давай же, постарайся. – Красавца мужа? – Нет. – Машину? Она качает головой. – Счастливый лотерейный билет? Кван со смехом шлепает меня по руке. – Не угадала! Ладно, я скажу тебе. – Ее взгляд скользит по горным вершинам. – Перед тем как уехать в Америку, я вырастила трех птиц, не одну, а три, чтобы загадать три желания на вершине горы. Я сказала себе: если мои желания сбудутся, моя жизнь будет полной, и я умру счастливой. Мое первое желание – иметь сестру, которую я могла любить всем своим сердцем, ничего не прося взамен. Мое второе желание – вернуться вместе с нею в Китай. И третье… – ее голос вдруг начинает дрожать, – чтобы Большая Ма увидела нас и попросила прощения за то, что прогнала меня прочь… В первый раз в жизни я вижу, как глубоко она может переживать несправедливо причиненную боль. – Я открыла клетку и отпустила на волю своих птичек, – она взмахивает рукой, – но одна из них беспомощно била крылышками, силясь взлететь, а потом упала камнем вниз. А теперь ты видишь, два моих желания уже сбылись: у меня есть ты, и мы вместе в Китае. Прошлой ночью я поняла, что мое третье желание никогда не сбудется. Большая Ма никогда не попросит у меня прощения. – Она поднимает клетку с совой: – Но теперь у меня есть эта прекрасная птица, которая сможет выполнить мое новое желание. Когда она улетит, вместе с ней улетят прочь все мои печали. Тогда мы с тобой обретем свободу. Саймон возвращается к нам: – Оливия, ты не поверишь, что они здесь едят… Мы возвращаемся в отель, чтобы найти машину, которая отвезла бы одну местную жительницу и туристов с совой в деревню Чангмиань. |
Похожие:
 | " Настой Тан Лу- защита желудка, печени и желчи" Рецепт уникального настоя Тан Лу был найден сравнительно недавно. В переводе с китайского «Тан-Лу» означает «Горячая печь». И действительно,... | | Мигель де Сервантес «Лжецы преуспевают». Неизвестный Сан-Франциско. В группу входили: Дейв Барри гитара, Ридли Пирсон бас-гитара, Барбара Кинг клавишные, Роберт Фалгэм мандолина, и я... |
 | Стивен Кинг Как писать книги «Как писать книги»: ООО издательство... Сан-Франциско. В группу входили: Дейв Барри — гитара, Ридли Пирсон — бас-гитара, Барбара Кинг — клавишные, Роберт Фалгэм — мандолина,... | | Ч. У. Гекерторн тайные общества всех веков и всех стран Смысл и свойство тайных обществ. Классификация тайных обществ. Религиозные об |
| Урок русского языка по теме: «Глагол как часть речи» Иди, сын, в поле, отмерь участок площадью сто ступеней вдоль и сто поперек и вскопай | | Знаем ли, и понимаем ли мы сто? Этот вопрос можно, только понимая подлинный смысл сто. Ниже приведено извлечение из книги [2], с дополнением, проливающее свет на... |
 | Конспект непосредственно – образовательной деятельности на тему:... Закрепить знания об органах чувств. Уточнить, какое значение для человека имеют слух, зрение, вкус, обоняние и осязание в познании... | | Знаем ли, и понимаем ли мы сто? Этот вопрос уже решен. Что позволило понять сущность сто и верно решить вопрос отношения к ней. Об этом было сказано в начальном... |
| Конспект занятия «путешествие на остров пяти чувств» Познакомить детей с пяти чувствами человека, сформировать понятие «органы чувств» | | 5. Понятия динамики в сто Прежде, чем говорить о динамике в сто, рассмотрим те основные понятия, которыми она оперирует. Это такие понятия как масса, импульс,... |